Э. Сетон-Томпсон
СНАП
ИСТОРИЯ БУЛЬТЕРЬЕРА*
Перевод Николая Чуковского I
Я увидел его впервые в сумерках.
Рано утром я получил телеграмму от своего школьного товарища Джека:
"Посылаю тебе замечательного щенка. Будь вежлив с ним. Невежливых он не
любит".
У Джека такой характер, что он мог прислать мне адскую машину или
бешеного хорька вместо щенка, поэтому я дожидался посылки с некоторым
любопытством. Когда она прибыла, я увидел, что на ней написано: "Опасно".
Изнутри при малейшем движении доносилось ворчливое повизгиванье. Заглянув в
заделанное решеткой отверстие, я увидел не тигренка, а всего-навсего
маленького белого бультерьера. Он старался укусить меня и все время
сварливо рычал. Рычанье его было мне неприятно. Собаки умеют рычать на два
лада: низким, грудным голосом - это вежливое предупреждение или исполненный
достоинства ответ, и громким, высоким ворчаньем - это последнее слово перед
нападением. Как любитель собак, я думал, что умею управлять ими. Поэтому,
отпустив носильщика, я достал перочинный нож, молоток, топорик, ящик с
инструментами, кочергу и сорвал решетку. Маленький бесенок грозно рычал при
каждом ударе молотка и, как только я повернул ящик набок, устремился прямо
к моим ногам. Если бы только его лапка не запуталась в проволочной сетке,
мне пришлось бы плохо.
Я вскочил на стол, где он не мог меня достать, и попытался урезонить его.
Я всегда был сторонником разговоров с животными. Я утверждаю, что они
улавливают общий смысл нашей речи и наших намерений, хотя бы даже и не
понимая слов. Но этот щенок, по-видимому, считал меня лицемером и
презрительно отнесся к моим заискиваниям. Сперва он уселся под столом,
зорко глядя во все стороны, не появится ли пытающаяся спуститься нога. Я
был вполне уверен, что мог бы привести его к повиновению взглядом, но мне
никак не удавалось взглянуть ему в глаза, и поэтому я оставался на столе. Я
человек хладнокровный. Ведь я представитель фирмы, торгующей железным
товаром, а наш брат вообще славится присутствием духа, уступая разве только
господам, торгующим готовым платьем.
Итак, я достал сигару и закурил, сидя по-турецки на столе, в то время как
маленький деспот дожидался внизу моих ног. Затем я вынул из кармана
телеграмму и перечел ее: "Замечательный щенок. Будь вежлив с ним.
Невежливых он не любит". Думаю, что мое хладнокровие успешно заменило в
этом случае вежливость, ибо полчаса спустя рычанье затихло. По прошествии
часа он уже не бросался на газету, осторожно спущенную со стола для
испытания его чувств. Возможно, что раздражение, вызванное клеткой, немного
улеглось. А когда я зажег третью сигару, он проковылял к камину и улегся
там, впрочем, не забывая меня - на это я не мог пожаловаться. Один его глаз
все время следил за мной. Я же следил обоими глазами не за ним, а за его
коротким хвостиком. Если бы этот хвост хоть единый раз дернулся в сторону,
я почувствовал бы, что победил. Но хвостик оставался неподвижным. Я достал
книжку и продолжал сидеть на столе до тех пор, пока не затекли ноги и начал
гаснуть огонь в камине. К десяти часам стало прохладно, а в половине
одиннадцатого огонь совсем потух. Подарок моего друга встал на ноги и,
позевывая, потягиваясь, отправился ко мне под кровать, где лежал меховой
половик.
Легко переступив со стола на буфет и с буфета на камин, я также достиг
постели и, без шума раздевшись, ухитрился улечься, не встревожив своего
повелителя. Не успел я еще заснуть, когда услышал легкое царапанье и
почувствовал, что кто-то ходит по кровати, затем по ногам. Снап**,
по-видимому, нашел, что внизу слишком холодно.
Он свернулся у меня в ногах очень неудобным для меня образом. Но напрасно
было бы пытаться устроиться поуютнее, потому что, едва я пробовал
двинуться, он вцеплялся в мою ногу с такой яростью, что только толстое
одеяло спасало меня от тяжкого увечья.
Прошел целый час, прежде чем мне удалось так расположить ноги, передвигая
их каждый раз на волосок, что можно было наконец уснуть. В течение ночи я
несколько раз был разбужен гневным рычаньем щенка - быть может, потому, что
осмеливался шевелить ногой без его разрешения, но, кажется, также и за то,
что позволял себе изредка храпеть.
Утром я хотел встать раньше Снапа. Видите ли, я назвал его Снапом...
Полное его имя было Джинджерснап***. Некоторым собакам с трудом
приискиваешь кличку, другим же не приходится придумывать клички - они
как-то являются сами собой.
Итак, я хотел встать в семь часов. Снап предпочел отложить вставанье до
восьми, поэтому мы встали в восемь. Он разрешил мне затопить камин и
позволил одеться, ни разу не загнав меня на стол. Выходя из комнаты и
собираясь завтракать, я заметил:
- Снап, друг мой, некоторые люди стали бы воспитывать тебя побоями, но
мне кажется, что мой план лучше. Теперешние доктора рекомендуют систему
лечения, которая называется "оставлять без завтрака". Я испробую ее на
тебе.
Было жестоко весь день не давать ему еды, но я выдержал характер. Он
расцарапал всю дверь, и мне потом пришлось заново красить ее, но зато к
вечеру он охотно согласился взять из моих рук немного пищи.
Не прошло и недели, как мы уже были друзьями. Теперь он спал у меня на
кровати, не пытаясь искалечить меня при малейшем движении. Система лечения,
которая называлась "оставлять без завтрака", сделала чудеса, и через три
месяца нас нельзя было разлить водой.
Казалось, чувство страха было ему незнакомо. Когда он встречал маленькую
собачку, он не обращал на нее никакого внимания, но стоило появиться
здоровому псу, как он струной натягивал свой обрубленный хвост и принимался
прохаживаться вокруг него, презрительно шаркая задними ногами и поглядывая
на небо, на землю, вдаль - куда угодно, за исключением самого незнакомца,
отмечая его присутствие только частым рычаньем на высоких нотах. Если
незнакомец не спешил удалиться, начинался бой. После боя незнакомец в
большинстве случаев удалялся с особой готовностью. Случалось и Снапу быть
побитым, но никакой горький опыт не мог вселить в него и крупицы
осторожности.
Однажды, катаясь в извозчичьей карете во время собачьей выставки, Снап
увидел слоноподобного сенбернара на прогулке. Его размеры вызвали восторг
щенка, он стремглав ринулся из окна кареты и сломал себе ногу.
У него не было чувства страха. Он не был похож ни на одну из известных
мне собак. Например, если случалось мальчику швырнуть в него камнем, он
тотчас же пускался бежать, но не от мальчика, а к нему. И если мальчик
снова швырял камень, Снап немедленно разделывался с ним, чем приобрел
всеобщее уважение. Только я и рассыльный нашей конторы умели видеть его
хорошие стороны. Только нас двоих он считал достойными своей дружбы. К
половине лета Карнеджи, Вандербильдт и Астор**** вместе взятые, не могли бы
собрать достаточно денег, чтобы купить у меня моего маленького Снапа.
Добавлено (2008-10-17, 9:15 Pm)
---------------------------------------------
II
Хотя я не был коммивояжером, тем не менее моя фирма, в которой я служил,
отправила меня осенью в путешествие, и Снап остался вдвоем с квартирной
хозяйкой. Они не сошлись характерами. Он ее презирал, она его боялась, оба
они ненавидели друг друга.
Я был занят сбытом проволоки в северных штатах. Получавшиеся на мое имя
письма доставлялись мне раз в неделю. В этих письмах моя хозяйка постоянно
жаловалась мне на Снапа.
Прибыв в Мендозу, в Северной Дакоте, я нашел хороший сбыт для проволоки.
Разумеется, главные сделки я заключал с крупными торговцами, но я
потолкался среди фермеров, чтобы получить от них практические указания, и
таким образом познакомился с фермой братьев Пенруф.
Нельзя побывать в местности, где занимаются скотоводством, и не услышать
о злодеяниях какого-нибудь лукавого и смертоносного волка. Прошло то время,
когда волки попадались на отраву. Братья Пенруф, как и все разумные ковбои,
отказались от отравы и капканов и принялись обучать разного рода собак
охоте на волка, надеясь не только избавить окрестности от врагов, но и
позабавиться.
Гончие собаки оказались слишком добродушными для решительной борьбы,
датские доги - чересчур неуклюжими, а борзые не могли преследовать зверя,
не видя его. Каждая порода имела какой-нибудь роковой недостаток. Ковбои
надеялись добиться толку с помощью смешанной своры, и когда меня пригласили
на охоту, я очень забавлялся разнообразием участвовавших в ней собак. Было
там немало ублюдков, но встречались также и чистокровные собаки - между
прочим, несколько русских волкодавов, стоивших, наверно, уйму денег.
Гилтон Пенруф, старший из братьев, необычайно гордился ими и ожидал от
них великих подвигов.
- Борзые слишком тонкокожи для волчьей охоты, доги - медленно бегают, но,
увидите, полетят клочья, когда вмешаются мои волкодавы.
Таким образом, борзые предназначались для гона, доги - для резерва, а
волкодавы - для генерального сражения. Кроме того, припасено было две-три
гончих, которые должны были своим тонким чутьем выслеживать зверя, если его
потеряют из виду.
Славное было зрелище, когда мы двинулись в путь между холмами в ясный
октябрьский день! Воздух был прозрачен и чист, и, несмотря на позднее время
года, не было ни снега, ни мороза. Кони ковбоев слегка горячились и раза
два показали мне, каким образом они избавляются от своих седоков.
Мы заметили на равнине два-три серых пятна, которые были, по словам
Гилтона, волками или шакалами. Свора понеслась с громким лаем. Но поймать
им никого не удалось, хотя они носились до самого вечера. Только одна из
борзых догнала волка и, получив рану в плечо, отстала.
- Мне кажется, Гилт, что от твоих волкодавов мало будет толку,- сказал
Гарвин, младший из братьев.- Я готов стоять за маленького черного дога
против всех остальных, хотя он простой ублюдок.
- Ничего не пойму! - проворчал Гилтон.- Даже шакалам никогда не удавалось
улизнуть от этих борзых, не то что волкам. Гончие - также превосходные -
выследят хоть трехдневный след. А доги могут справиться даже с медведем.
- Не спорю,- сказал отец,- твои собаки могут гнать, могут выслеживать и
могут справиться с медведем, но дело в том, что им неохота связываться с
волком. Вся окаянная свора попросту трусит. Я много бы дал, чтобы вернуть
уплаченные за них деньги.
Так они толковали, когда я распростился с ними и уехал дальше.
Борзые были сильны и быстроноги, но вид волка, очевидно, вводил ужас на
всех собак. У них не хватало духа помериться с ним силами, и невольно
воображение переносило меня к бесстрашному щенку, разделявшему мою постель в
течение последнего года. Как мне хотелось, чтобы он был здесь! Неуклюжие
гиганты получили бы руководителя, которого никогда не покидает смелость.
На следующей моей остановке, в Бароке, я получил с почты пакет,
заключавший два послания от моей хозяйки: первое - с заявлением, что "эта
подлая собака безобразничает в моей комнате", другое, еще более пылкое,- с
требованиям немедленного удаления Снапа.
"Почему бы не выписать его в Мендозу? - подумал я.- Всего двадцать часов
пути. Пенруфы будут рады моему Снапу".
Добавлено (2008-10-17, 9:16 Pm)
---------------------------------------------
III
Следующая моя встреча с Джинджерснапом вовсе не настолько отличалась от
первой, как можно было ожидать. Он бросился на меня, притворялся, что хочет
укусить, непрерывно ворчал. Но ворчанье было грудное, басистое, а обрубок
хвоста усиленно подергивался.
Пенруфы несколько раз затевали волчью охоту, с тех пор как я жил у них, и
были вне себя от неизменных неудач. Собаки почти каждый раз поднимали
волка, но никак не могли покончить с ним, охотники же ни разу не находились
достаточно близко, чтобы узнать, почему они трусят.
Старый Пенруф был теперь вполне убежден, что "во всем негодном сброде нет
ни одной собаки, способной потягаться хотя бы с кроликом".
На следующий день мы вышли на заре - те же добрые лошади, те же отличные
ездоки, те же большие сизые, желтые и рябые собаки. Но, кроме того, с нами
была маленькая белая собачка, все время льнувшая ко мне и знакомившая со
своими зубами не только собак, но и лошадей, когда они осмеливались ко мне
приблизиться. Кажется, Снап перессорился с каждым человеком, собакой и
лошадью по соседству.
Мы остановились на вершине большого плоскоголового холма. Вдруг Гилтон,
осматривавший окрестности в бинокль, воскликнул:
- Вижу его! Вот он идет к ручью, Скелл. Должно быть, это шакал.
Теперь надо было заставить и борзых увидеть добычу. Это нелегкое дело,
так как они не могут смотреть в бинокль, а равнина покрыта кустарником выше
собачьего роста.
Тогда Гилтон позвал: "Сюда, Дандер!" - и выставил ногу вперед. Одним
проворным прыжком Дандер взлетел на седло и стал там, балансируя на лошади,
между тем как Гилтон настойчиво показывал ему:
- Вон он, Дандер, смотри! Куси, куси его, там, там!
Дандер усиленно всмотрелся в точку, указываемую хозяином, затем, должно
быть, увидел что-то, ибо с легким тявканьем соскочил на землю и бросился
бежать. Друпие собаки последовали за ним. Mы поспешили им вслед, однако
значительно отставая, так как почва была изрыта оврагами, барсучьими
норами, покрыта камнями, кустарником. Слишком быстрая скачка могла
окончиться печально.
Итак, все мы отстали; я же, человек, непривычный к седлу, отстал больше
всех. Время от времени мелькали собаки, то скакавшие по равнине, то
слетавшие в овраг, с тем чтобы немедленно появиться с другой стороны.
Признанным вожаком был борзой Дандер, и, взoбpaвшиcь на следующий гребень,
мы увидели всю картину охоты: шакал, летящий вскачь, собаки, бегущие на
четверть мили сзади, но, видимо, настигавшие его. Когда мы в следующий раз
увидели их, шакал был бездыханен, и все собаки сидели вокруг него, исключая
двух гончих и Джинджерснапа.
- Опоздали к пиру! - заметил Гилтон, взглянув на отставших гончих. Затем
с гордостью потрепал Дандера: - Всетаки, как видите, не потребовалось
вашего щенка!
- Скажи пожалуйста, какая смелость: десять больших собак напали на
маленького шакала! - насмешливо заметил отец.- Погоди, дай нам встретить
волка.
На следующий день мы снова отправились в путь. Поднявшись на холм, мы
увидели движущуюся серую точку. Движущаяся белая точка означает антилопу,
красная - лисицу, а серая - волка или шакала. Волк это или шакал,
определяют по хвосту. Висячий хвост принадлежит шакалу, поднятый кверху -
ненавистному волку.
Как и вчера, Дандеру показали добычу, и он, как и вчера, повел за собой
пеструю стаю - борзых, волкодавов, гончих, догов, бультерьера и всадников.
На миг мы увидели погоню: без сомнения, это был волк, двигавшийся длинными
прыжками впереди собак. Почему-то мне показалось, что передовые собаки не
так быстро бегут, как тогда, когда они гнались за шакалом. Что было дальше,
никто не видел. Собаки вернулись обратно одна за другой, а волк исчез.
Насмешки и попреки посыпались теперь на собак.
- Эх! Струсили, попросту струсили! - с отвращением проговорил отец.-
Свободно могли нагнать его, но чуть только он повернул на них, они удрали.
Тьфу!
- А где же он, несравненный, бесстрашный терьер? - спросил Гилтон
презрительно.
- Не знаю,- сказал я.- Вероятнее всего, он и не видел волка. Но если
когда-нибудь увидит - бьюсь об заклад, он изберет победу или смерть.
В эту ночь вблизи фермы волк зарезал нескольких коров, и мы еще раз
снарядились на охоту.
Началось приблизительно так же, как накануне. Уже много позже полудня мы
увидели серого молодца с поднятым хвостом не дальше как за полмили. Гилтон
посадил Дандера на седло. Я последовал его примеру и подозвал Снапа. Его
лапки были так коротки, что вспрыгнуть на спину лошади он не мог. Наконец,
он вскарабкался с помощью моей ноги. Я показывал ему волка и повторял
"Куси, куси!" до тех пор, пока он в конце концов не приметил зверя и не
бросился со всех ног вдогонку за уже бежавшими борзыми.
Погоня шла на этот раз не чащей кустарника, вдоль реки, а открытой
равниной. Мы поднялись все вместе на плоскогорье и увидели погоню как раз в
ту минуту, когда Дандер настиг волка и рявкнул у него за спиной. Серый
повернулся к нему для боя, и перед нами предстало славное зрелище. Собаки
подбегали по две и по три, окружая волка кольцом и лая на него, пока не
налетел последним маленький белый песик. Этот не стал тратить времени на
лай, а ринулся прямо к горлу волка, промахнулся, однако успел вцепиться ему
в нос. Тогда десять больших собак сомкнулись над волком, и две минуты
спустя он был мертв. Мы мчались вскачь, чтобы не упустить развязки, и хоть
издали, но явственно рассмотрели, что Снап оправдал мою рекомендацию.
Теперь настал мой черед похваляться. Снап показал им, как ловят волков, и
наконец-то мендозская свора доконала волка без помощи людей.
Было два обстоятельства, несколько омрачивших торжество победы:
во-первых, это был молодой волк, почти волчонок. Вот почему он сдуру
бросился бежать по равнине. А во-вторых, Снап был ранен - у него была
глубокая царапина на плече.
Когда мы с торжеством двинулись в обратный путь, я заметил, что он
прихрамывает. - Сюда! - крикнул я.- Сюда, Снап!
Он раза два попытался вскочить на седло, но не мог.
- Дайте мне его сюда, Гилтон,- попросил я.
- Благодарю покорно. Можете сами возиться со своей гремучей змеей,-
ответил Гилтон, так как всем теперь было известно, что связываться со
Снапом небезопасно.
- Сюда, Снап, бери! - сказал я, протягивая ему хлыст.
Он ухватился за него зубами, и таким образом я поднял его на седло и
доставил домой. Я ухаживал за ним, как за ребенком. Он показал этим
ковбоям, кого не хватает в их своре. У гончих прекрасные носы, у борзых
быстрые ноги, волкодавы и доги - силачи, но все они ничего не стоят, потому
что мужество есть только у бультерьера. В этот день ковбои разрешили волчий
вопрос, что вы увидите сами, если побываете в Мендозе, ибо в каждой из
местных свор теперь имеется свой бультерьер.
Добавлено (2008-10-17, 9:16 Pm)
---------------------------------------------
IV
На следующий день была годовщина появления у меня Снапа. Погода стояла
ясная, солнечная. Снега еще не было. Ковбои снова собрались на волчью
охоту. К всеобщему разочарованию, рана Снапа не заживала. Он спал, по
обыкновению, у меня в ногах, и на одеяле оставались следы крови. Он,
конечно, не мог участвовать в травле. Решили отправиться без него. Его
заманили в амбар и заперли там. Затем мы отправились в путь. Все отчего-то
предчувствовали недоброе. Я знал, что без моей собаки мы потерпим неудачу,
но не воображал, как она будет велика.
Мы забрались уже далеко, блуждая среди холмов, как вдруг, мелькая в
кустарнике, примчался за нами вдогонку белый мячик. Минуту спустя к моей
лошади подбежал Снап, ворча и помахивая обрубком хвоста. Я не мог отправить
его обратно, так как он ни за что не послушался бы. Рана его имела скверный
вид. Подозвав его, я протянул ему хлыст и поднял на седло. "Здесь,- подумал
я,- ты просидишь до возвращения домой". Но не тут-то было. Крик Гилтона
"ату, ату!" известил нас, что он увидел волка.
Дандер и Райл, его соперник, оба бросились вперед, столкнулись и упали
вместе, растянувшись на земле. Между тем Снап, зорко приглядываясь,
высмотрел волка, и не успел я оглянуться, как он уже соскочил с седла, и
понесся зигзагами, вверх, вниз, над кустарником, под кустарником, прямо на
врага.
В течение нескольких минут он вел за собой всю свору. Недолго, конечно.
Большие борзые увидели движущуюся точку, и по равнине вытянулась длинная
цепь собак. Травля обещала быть интересной, так как волк был совсем
недалеко и собаки мчались во всю прыть.
- Они свернули в Медвежий овраг! - крикнул Гарвин.- За мной! Мы можем
выйти им наперерез!
Итак, мы повернули обратно и быстро поскакали по северному склону, холма,
в то времтя как погоню, повидимому, двигалась вдоль южного склона.
Мы поднялись на гребень и готовились, уже спуститься, когда Гилтон
крикнул:
- Он здесь! Мы: наткнулись прямо на него.
Гилтон соскочил с лошади, бросил поводья и побежал, вперед. Я сделал то
же. Навстречу нам по открытой поляне, переваливаясь, бежал большой волк.
Голова его была опущена, хвост вытянут по прямой линии, а в пятидесяти
шагах за ним мчался Дандер, несясь, как ястреб над землей, вдвое быстрее,
чем волк. Минуту спустя борзой пес настиг его и рявкнул, но попятился, как
только волк повернулся к нему. Они находились теперь как раз под нами, не
дальше как в пятидесяти футах. Гарвин достал револьвер, но Гилтон, к
несчастью, остановил его:
- Нет, нет! Посмотрим, что будет.
Через мгновение примчалась вторая, борзая, затем одна: за другой и
остальные собаки. Каждая неслась, горя яростью и жаждой крови, готовая тут
же разорвать серого на части. Но каждая поочередно отступала в сторону и
принималась лаять на безопасном расстоянии. Минуты две погодя подоспели и
русские волкодавы - славные, красивые псы. Издали они, без сомнения, желали
ринуться прямо на старого волка. Но бесстрашный его вид, мускулистая шея,
смертоносные челюсти устрашили их задолго до встречи с ним, и они также
примкнули к общему кругу, в то время как затравленный бандит поворачивался
то в одну сторону, то в другую, готовый сразиться с каждой из них и со
всеми вместе.
Вот появились и доги, грузные твари, каждая такого же веса, как волк. Их
тяжелое дыхание переходило в угрожающий хрип, по мере того как они
надвигались, готовые разорвать волка в клочья. Но как только они увидели
его вблизи - угрюмого, бесстрашного, с мощными челюстями, с неутомимыми
лапами, готового умереть, если надо, но уверенного в том, что умрет не он
один,- эти большие доги, все трое, почувствовали, подобно остальным,
внезапный прилив застенчивости: да, да, они бросятся на него немного
погодя, не сейчас, а как только переведут дух. Волка они, конечно, не
боятся. Голоса их звучали отвагой. Они хорошо знали, что несдобровать
первому, кто сунется, но это все равно, только не сейчас. Они еще немного
полают, чтобы подбодрить себя.
В то время как десять больших псов праздно метались вокруг безмолвного
зверя, в дальнем кустарнике послышался шорох. Затем скачками пронесся
белоснежный резиновый мячик, вскоре превратившийся в маленького
бультерьера. Снап, медленно бегущий и самый маленький из своры, примчался,
тяжело дыша - так тяжело, что, казалось, он задыхается, и подлетел прямо к
кольцу вокруг хищника, с которым никто не дерзал сразиться. Заколебался ли
он? Ни на мгновение. Сквозь кольцо лающих собак он бросился напролом к
старому деспоту холмов, целясь прямо в глотку. И волк ударил его с размаху
своими двадцатью клыками. Однако малыш бросился на него вторично, и что
произошло тогда, трудно сказать. Собаки смешались. Мне почудилось, что я
увидел, как маленький белый пес вцепился в нос волка, на которого сейчас
напала вся свора. Мы не могли помочь собакам, но они и не нуждались в нас.
У них был вожак несокрушимой смелости, и когда битва, наконец, закончилась,
перед нами на земле лежали волк - могучий гигант - и вцепившаяся в его нос
маленькая белая собачка.
Мы стояли вокруг, готовые вмешаться, но лишенные возможности это сделать.
Наконец все было кончено: волк был мертв. Я окликнул Снапа, но он не
двинулся. Я наклонился к нему.
- Снап, Снап, все кончено, ты убил его! - Но песик был неподвижен. Теперь
только увидел я две глубокие раны на его теле. Я попытался приподнять его:
- Пусти, старина: все кончено!
Он слабо заворчал и отпустил волка.
Грубые скотоводы стояли вокруг него на коленях, и старый Пенруф
пробормотал дрогнувшим голосом:
- Лучше бы у меня пропало двадцать быков!
Я взял Снапа на руки, назвал его по имени и погладил по голове. Он слегка
заворчал, как видно, на прощание, лизнул мне руку и умолк навсегда.
Печально возвращались мы домой. С нами была шкура чудовищного волка, но
она не могла нас утешить. Мы похоронили неустрашимого Снапа на холме за
фермой. Я слышал при этом, как стоящий рядом Пенруф пробормотал:
- Вот это действительно храбрец! Без храбрости в нашем деле недалеко
уйдешь.
